Поэтому когда милая зайка-официантка с энтузиазмом и надеждой спросила: «Вы к нам на хоккей?», первая же мысль была: «Мне пиздец. И вечеру пиздец». Вслух же у меня случайно вырвалось горестное: «Да на хер он нужен, ваш хоккей». Зайка улыбнулась ещё шире и проводила меня в уютный уголок, где не было никакого хоккея! Я её чуть не расцеловал. Со слезами счастья на онемевших от улыбки щеках я хотел рассказать ей, что если у человека пузцо и ополоумевший взгляд – это ещё не повод автоматически записывать его в болелы. Но удержался. Потом мы мило выпили с товарищем, он вызвался отвезти меня домой (дождь же ебучий, Челябинск теперь не только столица тхэкванды, но и климатических аномалий тоже), с условием, что мы заедем в одно заведение, где ему кое-что надобно забрать…
И оказалось, что это ночной клуб в формате «детское кафе». Ну то есть там была полным-полна коробушка детей. Не совсем, конечно, прямо детей-детей, но было стойкое ощущение, что ни одного даже тридцатилетнего посетителя там нет. Обычно в заведениях, где больше десяти человек, я начинаю нервно оглядываться, чтобы засечь камеры, расположение выходов, маршруты и посты охраны, визуально оценить прочность пепельниц и т.п. Но тут, в раю малолетних хипстеров, мне это даже в голову не пришло. Пока ждал товарища, выпил бурбону у стойки, поболтал с каким-то вьюношей.
И тут в заведение зашли двое дяденек моих лет. Один, живчик, шустрый, словно на спидах, рванул кругами знакомиться с детьми. Второй же начал самозабвенно плясать. Этот танец знают все мужчины. Все, кто хоть раз ходил на рыбалку. Именно так танцует червяк, когда его насаживают на крючок. При этом лицо мужчины было таким, будто он не ел два дня, а сейчас у него полный рот сникерсов, при этом он понимает, что воды-то запить у него нет, но выплюнуть он их не может. Блаженство, боль и страсть были начертаны на мужчинином лице. Наверное, я сам танцую в пьяном виде именно так.
Дети смотрели на танцора так, будто бы в стойло с породистыми арабскими кобылицами завели носорога. Без ошейника и сбруи. То есть танцор был бы очень крут, если бы, например, дело было в ресторане «Уральские пельмени», где обезумевшие от весны и водки женщины формата «сильно за сорокет» могут случайно оборвать зазевавшемуся посетителю крайнюю плоть. Более того, в таком заведении я бы даже ему поаплодировал. Но в детском кафе поживший танцор выглядел так неуместно, что в мою пьяную голову (а я был уже изрядно под шофе) закралась мысль: «Мужчина может быть каким угодно – растерянным, разгневанным, но только не жалким». Надеюсь, что у меня всегда будет друг, который, если меня вдруг переклинит, хлопнет по плечу и, цыкнув зубом, скажет: «Ты это… Хорош. Достаточно».
Пойду, посплю, а потом ещё поработаю. А там и жизнь наладится. Солнышко, всё такое.
